Холодная кровь [СИ] - Анатолий Радов

И само собой, одноразовое стрельбище за все два года. Зима, мороз минус пятнадцать, два десятка километров пешком. Иногда правда «сержики» переводили нас на бег для сугрева. В общем: ноги гудят, стираются до задницы, уши, как варёные раки, соплями собственными давишься — курорт одним словом. Три патрона, пальцами, которых нихрена не ощущаешь, кое-как в рожок, три одиночных куда-то туда. Всё, бойцы. На этом праздник заканчивается, и да здравствует возвращение к трудовым будням.

Короче, не «махра» я даже, и винтарь этот мне, как мёртвому припарка. Вот только Хлох ничего об этом, конечно, не знает. Хотя, если это тело в какой-то их военхол поступало, возможно и стрелять оно умеет лучше моего.

Перетащив всех мертвяков, минут пять отдыхали. Я присел прямо на землю и по привычке потянулся к карману за сигаретами. Рука ещё не преодолела и половину пути, а мозг уже успел невесело констатировать — о табаке придётся забыть. Или перейти на то, что курят эти чешуйчатые. Если они вообще что-то курят.

Хлох молча ушёл к средней машине, но быстро вернулся с канистрой в руках. То, что это канистра, понятно с первого взгляда: из металла, форма прямоугольная, наверху горлышко с крышкой. Я задумчиво смотрел, как он резкими рывками выплёскивает из неё на «головную» местное топливо. По запаху — голимый бензин.

Хотя, чему удивляться? Если есть фауна, значит, есть нефть, если есть нефть, почему бы не быть бензину.

Наконец, канистра почти пуста. Хлох из оставшегося на донышке сделал тонкую дорожку метра в три, достал из кармана куртки зажигалку, щелчок и огонь побежал к машине.

— Простите, ребята, — громко проговорил он, и несколько секунд простоял каменным истуканом, а потом подошёл ко мне и присел рядом.

— Всех этих тварей теплокровных уничтожу, — в его шипящем голосе была такая злоба и ненависть, что у меня по коже му… чешуя дыбом встала. — Всех. За Шхола, за Шиху, за Хехта… за всех наших ребят. Ты слышишь, Хош? Всех порешу. Я тебе клянусь, Хош. Веришь?

И что мне ему отвечать? Молчу…

Очнулась энжа от дрожи, которая сотрясала всё тело. Мелкими, но частыми, и очень неприятными рывочками. Она открыла глаза, первым делом осмотрелась вокруг, а потом стала разглядывать себя. Понятно, почему дрожь.

Она голая. Абсолютно.

Конструктор переместил её сюда в нейтрал-коконе, который сразу же самоуничтожился. В кокон он поместил её в «разобранном» на элементарные частицы виде, которые по прибытии на место структурировались в тело.

— В тело, — прошептала дрожащими губами Дара и стала себя ощупывать.

Да, это её тело. То самое! Даже за пятьсот лет она не забыла его, стройное, гибкое, сильное. Когда её двадцатилетнюю сжигали на костре, она жалела только об одном, что это тело так и не познало любви. В восемнадцать она дала зарок — оставаться девственницей до того дня пока не отомстит проклятому барону фон Арьяку за смерть своих близких. Мать изнасилована и задушена, отец с младшим братом зверски изрублены на куски.

Она сама хоронила их, в одиночку, вытирая рукавом бессильные слёзы. А после, сколотила ватагу из таких же пострадавших от жестокого, потерявшего человеческую сущность, феодала, и два года убивала его воинов, его мерзких людишек, занимающихся разбоем и насилием. Пять десятков смертей… сладких смертей.

В двадцать она почти добралась до этой твари. Покои баронского замка, она отчаянно прокладывает себе путь к ненавистному фон Арьяку, путь через трупы, кровь, отрубленные конечности. Но…

Их много, и они сильные мужи, знающие толк в воинском деле.

У неё выбивают меч, скручивают…

В восточной башне бароновского замка, где она ожидала сначала суда, потом в башне аббатства, где держали пять дней перед казнью, её, конечно же, пытались изнасиловать, но…

Молва о том, что эта «чёртова еретичка» — ведьма и даже дочь самого Люцифера, уберегла.

Проклятие, обещанное любому, кто прикоснется к ней, проклятие на весь род до тринадцатого колена, остановило желающих надругаться над её невинностью.

— Где-то здесь должен быть маячок, — прошептала Дара, отвлекаясь от воспоминаний. — Он был отдельно, в «кармашке» кокона.

Она принялась шарить вокруг себя руками. Сначала докуда могла дотянуться, потом, поднявшись на корточки, она увеличила радиус поиска.

— Да где же этот чёртов маяк? — ругнулась она, и вдруг за спиною раздался резкий хруст переломившейся сухой ветки, полоснув холодным лезвием по сердцу. А следом хрипловатый голос проговорил с удивленным вожделением.

— Вик, ты смотри какая красотка. По ходу у нас сегодня удачный день.

Дара оцепенела. В мозгу снова картинками замелькало прошлое, больно обжигая. Только странно обжигая. Холодом. А внутри этого холода страх и ненависть одним клубком. Почти вот так же сказал тот бородатый, когда увидел её мать…

Тогда ублюдков было пятеро. Отец, бывший пикинёр, получивший в бою при Грансоне тяжёлые увечья и отправленный по распоряжению самого Карла Смелого домой, успел убить одного и ранить двоих, прежде чем… А Жеро — ему тогда было девять…

— Да-а, — перебил размышления второй голос. — Красивая девушка. А зачем она в лесу разделась?

— А шут её знает. Может эти твари перебежчицы так хладов зазывают.

Послышался грубый смех, потом быстрые приближающиеся шаги. Дара пересилила оцепенение и обернулась. К ней шли двое, в камуфляже. Армейском или нет, Дара не знала. Она бывала на Алхоше всего два раза, Тор приглашал…

Один из приближавшихся был постарше, здоровый муж, и как и тот, из прошлой жизни, тоже с бородой, второй ещё сопляк… её сердце вздрогнуло. Второй был очень похож на Жеро.

— Ну чё, сучка, — старший подмигнул и направил на неё дуло автомата, — Готова к большой и чистой любви?

Вик нервно хихикнул, а бородатый оглушительно заржал.

— Поднимайся, — буркнул он, резко прекратив ржание и дёрнув дуло чуть вверх. — Давай, возбуди меня.

Дара медленно поднялась. Её взгляд казался неподвижным, но это не мешало ей рассматривать детали амуниции этих ублюдков.

Этого ублюдка, — поправила себя Дара. — Вик он… он не может быть плохим. Он ведь так похож…

— Повернись, — на лице бородатого появилась довольная ухмылка, — Чё замерла? Свинца в организм добавить?

Дара медленно развернулась. Бородатый оценивающе присвистнул.

— Вик, держи её на мушке. Если что, в ногу одиночным.

— А вы? — осторожно спросил сопляк.

— А я её любить буду, Вик. Понял?

— Может не…

— Ты чё-то сказать хочешь, Вик? — перебил его бородатый и окатил презрительным взглядом.